Меганом
Еще далеко асфоделей
Прозрачно-серая весна.
Пока еще на самом деле
Шуршит песок, кипит волна.
Но здесь душа моя вступает,
Как Персефона, в легкий круг,
И в царстве мертвых не бывает
Прелестных загорелых рук.
Зачем же лодке доверяем
Мы тяжесть урны гробовой
И праздник черных роз свершаем
Над аметистовой водой?
Туда душа моя стремится,
За мыс туманный Меганом,
И черный парус возвратится
Оттуда после похорон.
Как быстро тучи пробегают
Неосвещенною грядой,
И хлопья черных роз летают
Под этой ветряной луной.
И, птица смерти и рыданья,
Влачится траурной каймой
Огромный флаг воспоминанья
За кипарисною кормой.
И раскрывается с шуршаньем
Печальный веер прошлых лет,--
Туда, где с темным содроганьем
В песок зарылся амулет,
Туда душа моя стремится,
За мыс туманный Меганом,
И черный парус возвратится
Оттуда после похорон!
1917
Концерт на вокзале
Нельзя дышать, и твердь кишит червями,
И ни одна звезда не говорит,
Но, видит Бог, есть музыка над нами,
Дрожит вокзал от пенья Аонид,
И снова, паровозными свистками
Разорванный, скрипичный воздух слит.
Огромный парк. Вокзала шар стеклянный.
Железный мир опять заворожен.
На звучный пир в элизиум туманный
Торжественно уносится вагон:
Павлиний крик и рокот фортепьянный.
Я опоздал. Мне страшно. Это -- сон.
И я вхожу в стеклянный лес вокзала,
Скрипичный строй в смятеньи и слезах.
Ночного хора дикое начало
И запах роз в гниющих парниках --
Где под стеклянным небом ночевала
Родная тень в кочующих толпах...
И мнится мне: весь в музыке и пене,
Железный мир так нищенски дрожит.
В стеклянные я упираюсь сени.
Горячий пар зрачки смычков слепит.
Куда же ты? На тризне милой тени
В последний раз нам музыка звучит!
1921
Век
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
Захребетник лишь трепещет
На пороге новых дней.
Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимым играет
Позвоночником волна.
Словно нежный хрящ ребенка
Век младенческой земли --
Снова в жертву, как ягненка,
Темя жизни принесли.
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.
Это век волну колышет
Человеческой тоской,
И в траве гадюка дышит
Мерой века золотой.
И еще набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век!
И с бессмысленной улыбкой
Вспять глядишь, жесток и слаб,
Словно зверь, когда-то гибкий,
На следы своих же лап.
Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
И горячей рыбой мещет
В берег теплый хрящ морей.
И с высокой сетки птичьей,
От лазурных влажных глыб
Льется, льется безразличье
На смертельный твой ушиб.
1922
Три стихотворения
Осип Мандельштам
Listen to 'Century' read in the original Russian by Alexander Filyuta:
These three poems show Mandelstam, a poet with an avowed agenda to create work for eternity, rooted in the present of composition – perhaps not such a paradox if you consider some sense of a historical moment as being an enabler of wider significance.
Meganom is a cape on the Crimea, near Koktebel, a favourite haunt of Russian poets, writers and artists in the early twentieth century, including Mandelstam.
"Concerto at a Railway Station" contrasts with Mandelstam's famous architectural poems such as "Hagia Sophia", "Notre Dame" and "The Admiralty," poems fundamentally in admiration of the building achievements of the past. The sense here is fearful, the tone elegiac. The sense of impressions cascading over the speaker is matched in the triple rhymes of the original, which I aimed to approximate. The night sky has been described by many poets, but seldom as "teeming with worms": as so often in Mandelstam, the image is irresolvable.
Lastly, "Century" is a full-on attempt to grasp the reality of the contemporary world, which in 1922 was still reeling from the First World War and Russian Civil War. Mandelstam really goes for it in terms of intense metaphor and unusual image, and all the translator can do is the same.
Meganom is a cape on the Crimea, near Koktebel, a favourite haunt of Russian poets, writers and artists in the early twentieth century, including Mandelstam.
"Concerto at a Railway Station" contrasts with Mandelstam's famous architectural poems such as "Hagia Sophia", "Notre Dame" and "The Admiralty," poems fundamentally in admiration of the building achievements of the past. The sense here is fearful, the tone elegiac. The sense of impressions cascading over the speaker is matched in the triple rhymes of the original, which I aimed to approximate. The night sky has been described by many poets, but seldom as "teeming with worms": as so often in Mandelstam, the image is irresolvable.
Lastly, "Century" is a full-on attempt to grasp the reality of the contemporary world, which in 1922 was still reeling from the First World War and Russian Civil War. Mandelstam really goes for it in terms of intense metaphor and unusual image, and all the translator can do is the same.
Osip Mandelstam was born in 1891 in Warsaw to a well-to-do Jewish family. He studied at the Sorbonne and in Heidelberg before finishing his education in St. Petersburg. In 1913 he published his first book, Stone, after helping found Acmeism (a movement set up in opposition to both Symbolism and Futurism). After the Civil War and the emergence of the new Soviet state, unwilling to change his writing for the sake of the socialist cause, Mandelstam was marginalized as a cultural figure. For a time, he survived with the help of such political and literary figures as Nikolai Bukharin and Boris Pasternak. In 1934 Stalin sent Mandelstam into exile, eventually to the city of Voronezh in central Russia because of a poem in which the poet depicted the dictator’s body in the language of “worms” and “cockroaches.” After interrogations, prisons, exile, and two attempted suicides, Mandelstam died in a transit camp near Vladivostok on December 27, 1938.
Alistair Noon translates from the Russian and German. His translations include Pushkin's The Bronze Horseman (Longbarrow Press), Monika Rinck's 16 Poems (Barque), and The Last Drop: Versions of August Stramm (Intercapillary). His own poems have appeared in a full-length collection, Earth Records (Nine Arches Press), as well as chapbooks and magazines, including World Literature Today, Poetry Wales, and Jacket. He lives in Berlin.
