Two Poems
Georgy Ivanov
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем . . .
О. Мандельштам
Четверть века прошло за границей,
И надеяться стало смешным.
Лучезарное небо над Ниццей
Навсегда стало небом родным.
Тишина благодатного юга,
Шорох волн, золотое вино...
Но поет петербургская вьюга
В занесенное снегом окно,
Что пророчество мертвого друга
Обязательно сбыться должно.
Имя тебе непонятное дали.
Ты – забытье.
Или – точнее – цианистый калий
Имя твое.
Георгий Адамович
Как вы когда-то разборчивы были,
О, дорогие мои!
Водки не пили – ее не любили –
Предпочитали Нюи...
Стал нашим хлебом цианистый калий,
Нашей водой – сулема.
Что ж – притерпелись и попривыкали,
Не посходили с ума.
Даже напротив – в бессмысленно-злобном
Мире – противимся злу:
Ласково кружимся в вальсе загробном,
На эмигрантском балу.
Словно солнце мы похоронили в нем . . .
О. Мандельштам
Четверть века прошло за границей,
И надеяться стало смешным.
Лучезарное небо над Ниццей
Навсегда стало небом родным.
Тишина благодатного юга,
Шорох волн, золотое вино...
Но поет петербургская вьюга
В занесенное снегом окно,
Что пророчество мертвого друга
Обязательно сбыться должно.
Имя тебе непонятное дали.
Ты – забытье.
Или – точнее – цианистый калий
Имя твое.
Георгий Адамович
Как вы когда-то разборчивы были,
О, дорогие мои!
Водки не пили – ее не любили –
Предпочитали Нюи...
Стал нашим хлебом цианистый калий,
Нашей водой – сулема.
Что ж – притерпелись и попривыкали,
Не посходили с ума.
Даже напротив – в бессмысленно-злобном
Мире – противимся злу:
Ласково кружимся в вальсе загробном,
На эмигрантском балу.